Андрей "Чиж" Чижов

"Скорая помощь"

Из неофициальных воспоминаний Андрея «Чижа» Чижова. Весна 2073 года.

Вернувшись с операции в Юго-Восточной Азии, Чиж чувствовал себя так, как чувствуют себя хирургические ножницы после пятой ампутации подряд — тупо, ржаво и вонюче от крови. База ФорсаМед в Ленинграде казалась безопасным местом — бетон, дроны, тишина, кофе из автомата. Но он знал: это не возвращение, это перевалочная. И следующим будет не отпуск, а новый контракт. Ещё один грязный фронт, ещё одно сжигание деревень под прикрытием термина «биоочистка».

Тогда он начал готовиться.

У ФорсаМед были свои склады. Свои «резервы», как они это называли. Большая часть медикаментов шла по протоколу — вплоть до миллиграмма. Но кое-где, если знать, куда нажимать и кому не говорить, можно было собрать целую передвижную аптеку: стимуляторы, нейростабилизаторы, противошоковые коктейли, автогенераторы синтетической крови, чистые импланты, антирадарные метки и даже три капсулы «синего неба» — редчайшего ингибитора боли, запрещённого к применению в Союзе. Всё это он аккуратно упаковал в капсулы биозагрузки, подписал как «утилизировать», и спрятал в заднем отсеке одной конкретной машины.

ForMed-SUPRA-V6. Тяжёлая бронированная машина скорой помощи, бывшая в резерве для эвакуации важных контрактников. Тихая, массивная, с автономной системой навигации, встроенным хирургическим отсеком и голосовым интерфейсом, к которому был подключён «Камрад» — его нейросетевой ассистент. Камрад когда-то помогал ему управлять автохирургами, рассчитывать дозировки, проверять показатели. Теперь же Камрад знал, что молчание — тоже диагноз.

Побег случился ночью. Не в джунглях, не в пыльной долине, а прямо из охраняемой базы на севере Ленинграда. Камрад синхронизировал сигнатуру машины с текущим экстренным вызовом, дежурный дрон на шлагбауме принял это за ложное срабатывание и просто отлетел в сторону. Радио молчало. Только внутри, в кабине, Камрад негромко сказал:

— Если ты хотел эффектно уйти — то я бы всё-таки добавил сирену. — Это не побег, Камрад, — ответил Чиж. — Это ампутация.

На улицах было сыро и тихо. Он ехал не в закат, а в канализацию истории — к людям, у которых не было страховки, связей и шансов. Через старый канал у Обводного, между складами и сгоревшими рекламными щитами, он въехал в Анклав.

Там его не ждали. Но приняли. Потому что он был нужен.

Клиника появилась через месяц — полуразвалившийся подвал на Апраксином Дворе, где операционный отсек машины стал операционной, ящики с медикаментами — аптечным складом, а сам Чиж — чем-то между врачом и легендой. Он не брал много, но помогал каждому, кто приходил — особенно детям, особенно тем, кому отказывали все остальные. Иногда бесплатно. Иногда за бутылку. Иногда просто так.

Камрад остался с ним. Подключённый к хирургии, к терминалу, к городской сети — и к его голосу. Он помогал ставить импланты, писал рецепты, вёл дневники, хранил схемы старых протезов. Иногда подсказывал, когда Чиж был слишком пьян. Иногда подшучивал, когда Чиж начинал говорить сам с собой. А иногда, когда где-то неподалёку выла настоящая скорая, они оба замолкали.

Потому что Чиж всё ещё помнил, с чего начался его побег. С машины. С медикаментов. И с того, что даже у самого хладнокровного хирурга когда-нибудь наступает точка отсечения.