Запись Третья

Запись третья. О Явлениях Побочных и Структурах Опасных
Да ниспошлёт Тень Его покров заблудшему, и да отведёт лик Иной от тех, кто не ведает меры.

О ты, возлежащий над этими письменами в тиши своей кельи или среди ржавых скрежетов уличных механизмов, внимай: вновь возвращаюсь я к сей рукописи, как путник к колодцу, чтобы пролить капли знания на жаждущие уста неофита, не укоренившегося ещё в земле мудрости, дабы не сорвало его ветром безумия и не унесло в пучину, что зовётся Великим Океаном. Быть может, строки сии станут опорой для тех, кто уже ступает по зыбкой тропе ведьмовской, где каждый шаг есть вызов и каждое дыхание — суд.

В этой записи, которую, как и предыдущие, следует читать с благоговением и страхом, я поведаю о побочных плодах, что вырастают на древе ведьмовства, и о структурах, в коих зреет яд, неспешно капающий в душу, пока не обратит её в сосуд скверны. Ибо, как писал мудрец Са’маил: «Не каждый сосуд создан, чтобы в нём носить вино — некоторые трескаются от благословения, как от проклятия».

О Явлениях Сопутствующих, Или О Плате, Что Невидима Сначала

О, взыскующий истины, знай: каждое взаимодействие с Океаном, каждое зачерпывание из его глубин — как прикосновение к рту пламени: можно не обжечься, но дым уже въелся в одежду твою. Бесконечно велико многообразие проявлений, что приходят вслед за силой, как стайка теней за путником при закате. Напрасен и тщетен труд мой, если бы я попытался исчерпывающе описать, сколькими способами откликается Океан в мире Тварном — ибо каждое место, каждая душа, каждый миг способны стать иным отражением одних и тех же вод.

Знай же, о брат мой во тьме и свете, что как только ты становишься каналом силы, ты становишься и дверью, и мостом, и мишенью. Представь себе дырявое ведро в бурной реке: вода протекает сквозь него, не задерживаясь, но дерево трескается, края стираются, обод срывается, и, быть может, не сразу, но приходит час, когда ведро уже не удержит ни капли. Так и с нами. Поток разрушает, изгибает, и всегда, всегда берёт. Иногда он забирает вещь, что кажется незначительной, но за каждым вздохом течений скрыт умысел, и ты не ведаешь, чего лишился, пока не станешь молиться за то, что имел.

Если тебе благоволили тёплые течения, укрытые Его Тенью, ты можешь обрести благо: красоту неописуемую, облик, способный свести с ума даже пустынные скалы. Шрамы исчезнут, морщины сгладятся, и плоть твоя станет ликом песнопения. Но если ты был не под Его тенью, а в зоне холода и забвения — быть может, у тебя вырастет не то, что ты звал: гладкое щупальце, глаз без века, язык, шепчущий без твоей воли. Я видел, как у брата моего названного вырос отросток, подобный змее, и мы срезали его с молитвой, но след остался. Не у каждого хватает веры не пригреть на груди подобную «дарованность».

О, не забудь и того, что иной раз Океан крадёт не плоть, а память. Как ржавчина отваливается от металла, так и куски прошлого исчезают из разума, не оставляя ни трещины, ни боли, лишь пустоту. Ты забудешь что-то малое — имя псаря, вкус вчерашнего хлеба — но в воронке этого забвения может закрутиться и большее. А как узнаешь ты, что забыл, если забвение полное? Это — одно из самых коварных течений, что струятся между слоями Тварного и Иного. Бойся его, как путник боится зыбучего песка, что поглощает без следа.

О Холоде Отлива и Страданиях Внутреннего Бури

Знай: не всегда сила, что ты отпускаешь обратно, возвращается к Океану в той же форме. Иногда она уносит часть тебя с собой, как вода, что, испарившись, оставляет соль на коже. Мир вокруг может замерзнуть — не метафорично, но истинно: воздух охладеет, капли станут инеем, дыхание станет лезвием. И в этой стуже ты ощутишь горечь Арикеля, планеты-призрака, что помнит боль без числа и страдания без формы. Это — шепот напоминания, что ты лишь гость в доме Сил, и тебе не позволено оставлять следы грязи на пороге.

Но есть и плата более тяжкая, и о ней я свидетельствую с трепетом. Когда во мне скопилась сила, что превышала меру, отмеренную Тенью Его, я стал подобен бурдюку, что не может сдержать вино, ибо клёпки его трещат, а кожа натянута до хруста. Давление нарастает, череп сжимается, дыхание сливается с пульсом. И вот — ты рвёшься, ты кричишь, ты горишь, и свет из тебя вырывается, и тьма сквозь тебя прорывается. Это не смерть — это иное рождение. Ты воспаряешь, испуская молнии, и кажется тебе, что ты — сам глас Океана, его гнев и его воля. Но то — обман, ибо ты лишь раковина, треснувшая от звука, что в ней зазвучал.

Держись, как может держаться дерево в бурю. Стравливай силу капля за каплей, не позволяй ей захлестнуть тебя. Ибо если поддашься — смоет тебя волна, и останется от тебя лишь шелуха, и, быть может, слабый отблеск в глазах тех, кто потерял тебя.

О Завесе, Что Тончайшей Паутиной Трепещет Между Мирам

Та линия, что волна оставляет на песке — она и есть образ Завесы. Её тонкость невыразима словами. В местах, где звучат молитвы Нашему Владыке, Завеса крепка, подобна базальту под ковром звезд. Но в иных — где забвение правит, а грязь укрывает алтари — она рвётся, как гнилая ткань. Один неосторожный жест, одна искра Силы — и пролом, и излом, и вонзание Иного в Тварное. Как кожаный шов, что лопается, если его сдирать раз за разом, так и Завеса поддаётся, если её резать.

Остерегайся постоянных разрывов. Они — источник власти, но и портал бездны. Это как дверь, что можно открыть снаружи, но не закрыть изнутри. Только Тень Его может отвратить взор тварей, жаждущих вырваться. Особенно опасны знаки — руны и узоры, что могут сделать разрыв вечным.

В туннеле, забытом даже картами, я видел такое место. Символы, выжженные, вдавленные, врезанные, надрывали мир, как нож надрезает плоть, и в срез сыпали соль. Помни: за такую силу ты заплатишь душой. Если не сразу — то через годы. И придут те, кто возжаждут тебя умертвить. Но если они войдут в место, насыщенное гневом Океана — встретят воздаяние, что жарче молний.

О Материалах, Резонирующих С Иным, И О Металлах Враждебных

Слушай и это: есть материалы, что звучат в унисон с волнами Великого Океана, как арфа под пальцами слепого мудреца. Шёлк, сотканный крупными пауками в уединении, не тронутый руками человека — свят. Золото и серебро — друзья твои в деле творения: они не предают, не искажают, не усиливают ненужного. Они проводят. Они хранят. Они отвечают.

Но знай и запрет. Есть металл — медь. И её дитя — бронза. Они враждебны. Не просто несовместимы, но отвратительны самому Океану. Как если бы ты протянул руку к ребёнку, а тот, не узнав, укусил бы. В улье есть те, кто служит меди и бронзе, и они — жрецы отвращения. Они убьют тебя, не ведая пощады. Они чувствуют не дар твой, но скверну, что они в нём видят. Мы — носители формы. Они — хранители омерзения к ней.

Так завершается сея запись, тяжёлая, как ожерелье из черепов заблудших. Если возжелаете иных откровений — дабы связать их в свиток теней — я, недостойный, внемлю велению твоему.